Ошибка грифона - Страница 40

– А почему ты не прикасаешься к нему рукой?

– Не могу, – сказал Кводнон. – Как видишь, у меня уже есть один дарх.

– И что?

– Дарх признает только одного хозяина. Если его коснусь я, он сцепится с моим дархом. Они переплетутся, схватятся, и нужно будет их разнимать.

– И зачем я должен его брать?

Кводнон повернулся к другим стражам, уступая им право ответа.

– Чтобы приобрести силу! – прорычал Барбаросса. – Эта штука творит чудеса! С ней я стал втрое мощнее и вдобавок перестал сомневаться, что делаю что-то не так. Бери!

– А дархи есть уже у всех? – спросил Арей.

– Да, разве ты не видишь? У меня есть! – влез Лигул, однако Арей, не слушая его, смотрел на Вильгельма.

Тот раздвинул одежды. На его тонкой шее висел кожаный шнурок, а на шнурке корчилась серебристая, неуловимо меняющая цвет сосулька.

– Мы гаснем, – печально сказал Вильгельм. – Ты сам это знаешь, Арей. Мы становимся все тусклее. Мы должны откуда-то черпать силы. А эта сосулька дает много сил!

Потом Арей сам не мог объяснить себе, почему послушался. Видимо, поверил грустному голосу Вильгельма больше, чем Кводнону или Лигулу. Взял с деревянной лопатки корчащуюся сосульку, продел, как ему показали, кожаный шнурок. Повесил на шею.

И в тот же миг ощутил страшную боль. Точно у него из груди с яростной силой вырвали сердце. Мгновенно вырвали, и так быстро, что плоть ничего не поняла. Даже рана не успела возникнуть, и только где-то внутри зияла пустота.

– Что это было? – прохрипел Арей.

– Ничего. Ты отдал дарху силы своего первотворения! – не скрывая торжества, сказал Кводнон.

– Как?! Ты обманул меня!

Арей рванулся к нему, но Гальпер и Ирос были готовы и схватили его за руки прежде, чем он выхватил меч.

– А вот это напрасно! Ты обиделся, что мы не сказали тебе сразу?

– ДА!

– Зато теперь мы все в равном положении! – сказал Кводнон. – Дарх – твоя собственность. Он будет черпать силы твоего первотворения и возвращать их тебе же, хотя и несколько искаженными. А если захочешь стать еще сильнее, придется подкармливать его эйдосами. Но это пока невозможно!

Арей перестал вырываться:

– Эйдосами? Ты обезумел! Эйдосы есть только у человека!

То, что он услышал, показалось ему нереальным и страшным бредом. Как если бы кто-нибудь предложил нырнуть в глубь солнца и пить его раскаленные недра. Но это было не просто страшно, это было еще и кощунственно, потому что в эйдосе скрывался свет Того, Кто сотворил мир. И это было много больше, чем силы первотворения.

На Арея смотрело множество лиц. Напряженных лиц, волчьих.

– Долго же ты просидел в лесу! – сказал Барбаросса. – Да, нам теперь нужны эйдосы, и мы ищем способ заполучить их!

– Но эйдосов всего два! Потому что людей в Эдемском саду всего двое! И оба под защитой! – крикнул Арей.

Кводнон махнул Гальперу и Иросу, и они, расступившись, отпустили Арея. Правда, далеко отходить не стали: на всякий случай остались рядом.

– Верно! Вот это уже серьезный разговор! – сказал Кводнон. – Человек пока в Эдемском саду. Мы выманим его оттуда прежде, чем закончится период его ученичества. Разрушим союз человека с создавшим его! Устроим так, что постепенно он и верить в него перестанет! Здесь на Земле люди размножатся, как размножились звери. Много людей – много эйдосов! Мы отнимем у них эйдосы и поместим их в дархи!

Арей провел пальцем по кривлявшейся пиявке.

– Но эйдосы в дархах будут страдать! – сказал он.

Кводнон отмахнулся от этого, как от чего-то несущественного:

– Понятия не имею, чем они там будут заниматься! Мне довольно, что дарх дает мне силы уже сейчас, когда в нем нет ни единого эйдоса! С эйдосами же сил станет еще больше! Я предчувствую это! Мы получим те силы, которых нас лишили, когда изгнали из Эдема!

– Если мы посягнем на человека – отрежем себе путь назад, – возразил Арей.

Кводнон уже не думал, какой стороной лица поворачиваться.

– Что?! Как? Ты собираешься назад? – прошипел он.

– Пока нет, – сказал Арей. – Но к чему жечь мосты? Пока мы разрушаем лишь себя, мы еще можем надеяться, что наша связь с создавшим нас не расторгнута. Он слышит нас, он любит нас, он ждет. Есть еще надежда, что что-то изменится, если мы изменимся сами. Он все исправит, даже эйдосы для него – ничто, мелочь. Но если переступим через человека – пути назад у нас не будет. Одно дело уничтожить только себя, и совсем другое – загородиться еще кем-то.

– Ты собираешься просить прощения? Твоя гордость позволит тебе произнести «извини»? И кому – ЕМУ? Он спрашивал у нас, когда творил человека? Спрашивал у меня, когда поместил бесценную песчинку ценой во все предыдущие Его творения в слабую грудь существа, похожего на обезьяну? – крикнул Кводнон.

«Так вот почему он ушел на самом деле. Зависть единственного ребенка, у которого появился младший брат. Остальное все вторично», – подумал Арей.

– Люди слабы! Люди безобразны! Зачем им дали эйдосы? Почему им? Почему не нам? – пискнул Лигул.

Кводнон толкнул его в грудь, и горбун упал.

– Молчи! Нам же лучше! Он предпочел нам каких-то обезьян, а мы будем отнимать эйдосы у тех из них, кто не сможет их удержать! Эти глупцы, лишенные эйдосов, станут нашими послушными марионетками! Мы будем властвовать над теми, кого Он предпочел нам!

Арею захотелось сорвать сосульку со шнурка, растоптать ее, но он ощутил, что если сделает это – боль будет намного сильнее. И он испугался боли и пустоты. Испугался, возможно, впервые в жизни.